«Ничто не проходит бесследно» — гласит одна известная песня.
По просьбам своих верных читателей я раскрываю смысл мною написанного: «Тогда, быть может, в далеком-далеком будущем, наши дети признают тот факт, что с самого начала своей истории в России проводился социальный геноцид…» (тема «Посмотри вокруг…»).
Прошло то время, когда людей убивали в газовых камерах и жгли в печах только лишь за их национальность или взгляды. Это уже давно осудило мировое сообщество. Но государства, по своей сути, не всегда изменяются. Настало время «скрытого геноцида», конечная цель которого заключается как раз в убийстве человека.
В России (а я говорю именно о своей стране) «мишенью» стали пенсионеры. На мой взгляд, низкие пенсии, всевозможные «урезки» льгот, бюрократические препоны – все это не случайно. Все имеет свою цель, которую ни одно правительство никогда не признает. «Устраняя» большое количество пенсионеров, государство избавляется от очень многих проблем. Причины избавиться могут быть следующие:
1) Политическая причина. Пенсионеры, как правило – это главный электорат коммунистов. А КПРФ – главная, и наиболее мощная, оппозиция в стране.
2) Экономическая причина. Пенсии – огромная обуза для бюджета. Но, обуза только в том случае, если молодое поколение не обеспечивает пенсиями стариков. Такая ситуация скоро сложится в Китае, где из-за демографической политики стариков станет больше, чем работающей молодежи.
Помните закон природы – выживает сильнейший и наглейший, вот так и здесь. Государство обеспечивает пенсионерам минимальные условия для жизни. Платя мизерные пенсии, и одновременно повышая цены на еду, жилье, транспорт, государство поставило пенсионеров на грани выживания. Лично знаю пенсионеров, у которых зарплата чуть больше 1000 рублей. А теперь давайте посчитаем. Допустим, зарплата 2500 рублей в месяц. 800 рублей (минимум) отдают за квартплату. Остается 1700 рублей, т.е. 56 рублей в день. Теперь считаем. Пенсионерам почти каждый день приходится ездить на общественном транспорте – т.е. 12 рублей в 2 конца. Остается 44 рубля в день. Пакет молока стоит 14 рублей, четвертинка черного хлеба – 4 рубля. Остается 26 рублей. И вот на эти 26 рублей пенсионеру наверное хочется купить еще что-то, кроме молока и хлеба. Кроме того, нужно ведь еще купить лекарство! Которое стоит довольно таки дорого.
Для того, чтобы понять, как живут пенсионеры – просто посмотрите на них, на их быт, на их одежду… Отойду от легкого популизма, скажу еще более конкретно – из министерства здравоохранения пришел приказ – делать как можно меньше капельниц. А между тем, моего деда это несколько раз спасло… В прошлый раз ему капельницу отказались делать – ему сейчас очень плохо. Пытаемся снова его «положить» в больницу, чтобы сделали капельницы. Есть правда платные капельницы, но одна штука стоит 100 рублей, а надо минимум 10…. Разве это не истребление?
Может быть, мои слова были не достаточно убедительны – готов отстаивать свое мнение в комментах )). И напоследок. В Туркменистане местный диктатор Сапармурат Низов (кличка – Туркменбаши, т.е. «отец всех туркмен») не так давно ввел закон. Смысл простой – он просто отменил пенсии. Теперь в Туркмении еще одна проблема – в моргах не хватает места…
Сегодня у меня что-то очень грустное настроение… И причины даже знаю. Закончился наш финско-русский журналистский семинар. Блин, так весело было… Я давно так не смеялся!!! Вот что значит коллектив – в школе совсем другое. Не хочу завтра в школу, но пойду… Но эти дни для меня были одни из лучших. Но, о семинаре я не буду писать – за меня напишут другие. Напишу о другой причине моего настроение. Вы, очень, быть может, удивитесь этой причине, но дело было так…
После того, как финны уехали, я пошел погулять по городу. Осень, туман, облака, не пропускающие солнца, опавшие листья, умирающая природа… Я иду по большому проспекту. Это уже не центр города, но и не окраина. Я иду и смотрю на людей. Кто-то спешит на работу, кто-то прогуливается с детьми… На другой стороне улицы вижу, как мне кто-то машет. Это подружка моей знакомой. Я иду, а в голову лезут какие-то мысли. Мыслей много, они глубокие, но я не могу их понять.
Я стою и жду. Не спрашивайте чего я жду – я вам не отвечу. Я сам этого не знаю. Передо мной проходит супружеская пара, далеко пенсионного возраста. По фигуре и ходьбе вижу – оба инвалиды. Но им хорошо вместе. Им хорошо именно потому, что они вместе, что они не одни.
Поворачиваю голову налево. На меня медленно, с палочкой, движется мужчина лет 70. Внимательно осматривая себе путь через толстые линзы очков он медленно переставляет одно ногу за другой, постепенно приближайся ко мне. Я делаю шаг назад – дедушка поворачивает в мою сторону голову, и говорит мне. Говорит одно слово, говорит с благодарностью, слабо улыбаясь: «Спасибо». Он проходит передо мною и я разглядываю, сквозь толстые линзы очков, которые держатся на толстой резинке – чтобы не свалились, его глаза. Это глаза замученного человека. Дедушка идет дальше, но идет все медленнее и медленнее – в горку тяжело идти.
Я зажрался. Я знал, что в России вымирают деревни, а ветераны войн примерзают к полу, Но я не видел того, что происходит у меня перед носом. Говоря, что Москва – это отдельное государство, я сам живу в отдельном государстве. В центре города. Я не вижу что происходит «в районах». А что же на самом деле происходит в районах, если такую картину я наблюдаю в столице субъекта РФ, в относительно благополучном городе.
Я не буду писать здесь свои мысли о том, ПОЧЕМУ это происходит. Почему у нас такое государство. Скажу лишь то, что не надо отрываться от реальности, несмотря на то, что нас пытают увести от нее. Тогда, быть может, в далеком-далеком будущем, наши дети признают тот факт, что с самого начала своей истории в России проводился социальный геноцид…
Решил немного оживить свой журнальчик! Поскольку я очень люблю фотографировать, то и создаю соответствующую «метку» со своими фотографиями. Все фотографии делал я. Будет очень здорово, если вы прокомментируете их! Просьба: соблюдайте авторские права. Спасибо.
Да-да, у вас не глюки! Это солнечное затмение, которое было в конце марта. К сожалению, в той точки, где мы были, затмение было видно не полностью. И еще нам не повезло — обллаками все заволокло (это в Египте!). Снимок сделал через фильтр, коим была дискета 
Ну, думаю, догадались что это. Это одна из легендарных пирамид. Громадные! Снимок сделан с угла пирамиды 
Это какая то девочка. Сделал снимок из окна автобуса, когда уезжали из Каира
Это мальчишка-сапожник (пакистанец вероятно). Так жалко его, он хромой, и вот такую работу делает. Папа когда дал ему доллар просто так, дак тот был на седьмом месте от счастья! Беднота…
Этот снимок тоже сделан из окна автобуса. Все еще уезжаем из Каира, на заднем плане канал Нила. Ну а вот такие повощки — не редкость на дорогах египетской столицы
Сегодня я начну новую, с позволения сказать, рубрику. Называется она незамысловато – книги. Здесь я буду писать свои мысли, впечатление о прочитанных мною произведениях. А потом оценивать их по 10-бальной шкале. Что-то похожее я увидел у stackymacky, но у Майки о фильмах, а у меня будет о книгах. Данная затея имеет и практическую цель. Сейчас приходится читать в основном то, что задано по школьной программе. А потом, когда придется вспоминать о чем книга и что я о ней думал – просто загляну сюда! Ну, понеслась!..
Как вы уже догадались из заголовка, речь пойдет о романе Михаила Шолохова «Тихий Дон». Только вчера ночью, закончил читать этот шедевр! Читал, надо сказать, долго, но не из-за объема в чуть более 1500 страниц, а из-за различных мелких отвлекающих событий в жизни… Даже не знаю с чего и начинать, столько эмоций!..
Не знаю, но «Тихий Дон» как-то сразу увлек меня. Чем? Да прежде всего своей поразительной правотой, чего я никак не ожидал. Я даже не верил, что такое могло выйти в Сталинские года! Да, находили значит на нашего диктатора иногда проблески разума, и он лично разрешил печатать Тихий Дон.
Помимо поразительной честности и правдивости в романе, который кстати состоит из 4 томов, меня еще привлекла историческая линия. Это начало XX века. Т.е. и обе Революции и, главное, Гражданская война. Кстати, я тут недавно проходил тест по истории на тему Гражданской войны, дак благодаря «Тихому Дону» в первую очередь (не считая «Доктора Живаго и «Белой гвардии») прошел тест почти без ошибок! А тесты там сложные….
Но кроме честности и исторической уникальности в романе проходит еще одна линия. Которая, может быть, важнее этих двух. Это тема нравственности, моральности, гуманизма и личной трагедии. Шолохов, через судьбы людей, их переживания, показывает истинное горе и масштаб тех трагических времен.
Главный герой – Григория Мелехов, обычный донской казак с необычным прошлым. На протяжении всего романа его мучает совесть. Он так и не пристал ни к одному враждующему лагерю – ни к красным, ни к белым, ни к повстанцам. Он хотел, чтобы наконец на донской земле восторжевала справедливость. А поскольку правда никогда не стоит на одной стороне, то и Григорий метался. Он не стоял не за какую власть, ибо в природе власти прижимать и унижать.
На самом деле – Григорий борец за справедливость. Конечно, может это и пафосно звучит, но в России у таких борцов как правило трагичная судьба… Каждый волен выбирать, кто для него образ Григория. Гуляка-распутник и изменник, пьяница, хороший военный, вечный борец с властью или тот, кем определили для себя я.
Одно их главных, что я увидел для себя в романе – это как же все таки страшнА война. Особенно гражданская. Ведь нет не чего хуже, когда брат убивает брата только потому, что тот думает иначе. Когда бывшие друзья становятся заклятыми врагами. Когда к коню привязывают старуху и волокут ее до смерти только потому, что она мать человека, который других взглядов. На Гражданской войне нет правых.
«Тихий Дон» считается антисоветской книгой. Оно и правильно и глупо одновременно. Если книга честная, то это значит, что она антисоветская? Да, тогда это было так. Советские власти всячески пытались выставить красных, как бравых парней, сражающих за правое дело, а белых – иудами и изменниками родины. В то же время, уверен, встань у власти монархисты – объявили бы внигу антицарской или еще какой-нибудь.
Когда долго читаешь одного автора, то невольно «вливаешься» в его мысли, его душу. И поэтому я часто предвидел некоторые важные события в книге за несколько событий до них. Знал, что умрет Дарья, Пантелей Прокофьевич, Ильинична, семья Натальи, Петро… но ни как не мог предвидеть, что умрет Наталья, Аксинья…. Что в живых останется Михаил Кошевой и Григорий. Для меня все было потрясением, особенно смерть Натальи…. Немного зная историю тех времен я знал, чем все закончится в глобальном смысле. Но история одного человека, одной судьбы, более интересна. Именно через малое можно понять большое….
За то время, что я читал книгу, я многое переосмыслил. Многое понял. Это одна из лучших книг, которую я прочитал за свою жизнь!
ОЦЕНКА: 10 баллов
Вообще, создавая дневник я планировал, что там будут только МОИ записи. Но копавшись на даче в разных файлах наткнулся на одну интересную… пусть будет статейку. Прочитал ее на одном дыхании. Задело. А посколько данная тема касается не только меня, но и, к сожалению, всех, то вот и выкладываю. Повторюсь — автор неизвестен.
Смерть
…Чем больше теряешь близких, тем меньше боишься собственной смерти, надеясь на возможную встречу где-то там, в ином измерении. Боль по ушедшим — это не только горечь от потери, но и пронзительное ощущение, что безвозвратно стирается кусок твоей жизни, тот самый, который долгие годы хранился в вашей общей с ушедшим памяти, и теперь уже некого будет спросить: «А помнишь?»
С каждым годом все труднее открывать старые альбомы. На одной фотографии — из беспечного твоего детства — на тебя уже смотрят восемь родных, горячо любимых людей, которым давно уже некуда позвонить или написать.
«Почему ты не напишешь письмо бабушке?» — в сотый раз спрашивает мама, и в сотый раз я отговариваюсь несделанными уроками. Она тихо вздыхает и уходит на кухню, к своим сковородкам и кастрюлям. Мне становится совестно, я беру линованный листок бумаги и старательно вывожу, высунув от усердия язык: «Дорогая бабушка. Мы живем хорошо. Я учусь на 4 и 5. Как ваше здоровье? Жду не дождусь лета, чтобы приехать к вам в деревню. Ваша внучка.» И неизменная приписка в конце: «Желаю вам дожить до ста лет!»
До ста бабушке не хватит всего шести лет. Шесть человек будут стоять у гроба — четверо родных и две соседки. Потому что к тому времени уже не будет в живых ни мамы, ни ее брата — двух из пяти бабушкиных детей, которым посчастливилось не умереть в младенчестве от голода и болезней. А бабушкины односельчане будут слишком далеко — за тысячи километров от Урала.
Прошлое будет входить в нашу жизнь с бабушкиными рассказами. Это она покажет нам за огородами яму — бывшую землянку, убежище семьи от карателей. Расскажет, как немцы сгоняли жителей деревни в поле и староста переводил: «Вы, как работали, так и работайте, мы будем бить коммунистов, вас не тронем». А потом трещали автоматные очереди… Через тридцать лет после войны, когда бабушкина соседка будет умирать в страшных муках от неизлечимой болезни и ее крики будут слышны на улице, кто-то из односельчан беззлобно констатирует: «Это ей за Степана». А саму историю я узнаю спустя еще десять лет — старую, как мир, историю предательства в момент всеобщей беды.
…Немцы будут входить в Минск, когда мама вместе с другими студентами покинет его на грузовике с высокими бортами. Она едва успеет: машина уже тронется, но кто-то протянет сверху руку и на ходу втащит маму в битком набитый кузов. Не раз она еще будет ходить по лезвию бритвы: пробираясь в лес к партизанам — с хлебом и информацией о расположении немецких частей; в конце войны, когда приняв вражеские истребители за «ястребки», едва не будет прошита пулеметной очередью. И потом, когда я буду бежать по ночному городу за «скорой», увозящей маму с острым приступом, врачи едва успеют ее спасти. Она умрет под утро, во сне, и бабушка, голосящая по ней, как в деревне, выкрикнет, что Бог любил ее дочь и послал ей легкую смерть.
Мама не доживает до своего первого внука всего полтора месяца, и в роддом ко мне будет приходить отец, которому отныне придется заменить внукам бабушку и постичь нехитрые для женщины, но сложные для мужчины премудрости: при какой температуре купать младенца, чем скарлатина отличается от кори и сколько добавлять молока в кашу. Через месяц после его смерти, разбирая старые бумаги, я наткнусь на отцовские записки, полученные от него в роддоме. И вспомню его ежедневные вахты под окнами моей палаты и случайно оброненную одной из женщин фразу: «Надо же, какой заботливый у тебя отец, а мамы твоей что-то не видно…» Сердце сожмется — через два месяца после маминой смерти рана будет еще слишком свежа, а боль — остра.
…Еще маленькой девочкой я больше всего на свете буду бояться одного — маминой смерти, прокрадываясь по ночам в ее комнату, чтобы услышать ее сонное дыхание и убедиться, что все в порядке. В день ее смерти снег покажется черным и появится ощущение бессмысленности дальнейшего существования. Только через много лет после смерти мамы я соглашусь с формулой: «время лечит». И все же мама будет продолжать свою жизнь — в моей памяти, в моих снах, в моих поступках.
Однажды, разнимая дерущихся на школьном дворе подростков, я почувствую на себе уважительный взгляд сына-первоклассника. «Как ты не боялась? Они же могли тебе надавать», — скажет он потом, а я вспомню прозрачный осенний день в лесу и нашу компанию — четверо взрослых и двое детей, — расположившуюся на полянке, и появившихся невдалеке молодых парней. Двое из них, пошатываясь, подойдут к нашему костру и скажут моему отцу и его другу — двум фронтовикам: «Слышьте, папаши, не найти ли вам другое местечко в лесу? Мы тут с «телками», они вас стесняются. На сборы — пять минут! Быстро собирайте свой «кагал» и валите!» Лица ветеранов побелеют: «Ах вы, поганцы! Да мы за вас кровь проливали, а ну, убирайтесь отсюда…» — «Что-что-что? А ну-ка повтори, кто мы!» — парень не спеша начнет наматывать на руку ремень с пряжкой, мы с сестрой заревем в голом, вцепившись в отцовский пиджак, а мама — с неестественно выпрямленной спиной бесстрашно подойдет к парням совсем близко и скажет тихо и спокойно: «Уберите ремни. Не стоит. Лес большой, всем места хватит. Вам что, охота в тюрьму? Вы же такие молодые. И у вас есть матери. Может быть, ваши отцы тоже воевали? Не стоит.» Не знаю, что подействует на парней больше — спокойный мамин голос или мрачная перспектива, но они молча повернутся и уйдут к своему лагерю и больше нас не побеспокоят.
…Бабушка, привезенная мамой из деревни за несколько месяцев до маминой смерти, проживет в городе долгие одиннадцать лет. Первые годы, оставаясь в доме одна, она будет голосить по маме. Потом постепенно смирится с невосполнимостью утраты и все дни станет просиживать у окна, выходящего на привокзальную площадь. Полупарализованной, потерявшщей почти всех своих близких, ей останется лишь наблюдать с третьего этажа за чужой жизнью. Запомнится ее фраза, часто повторяемая: «Какие люди теперь красивые, сытые, нарядные». Для нее, пережившей две оккупации — польскую и немецкую, для нее, чья молодость прошла в услужении у помещиков, а зрелость совпала с войной, главным критерием благополучия навсегда останется количество хлеба на столе.
Казалось, отцу не будет сноса. Всю жизнь — не шагом, а бегом. Короткое и страшное письмо, пришедшее от сестры, положит конец иллюзиям. После звонков в реанимацию и вида бритого отцовского затылка в полукружье бинтов возникнет ощущение катастрофы и близкого конца.
…Каждая записка из того времени, каждое письмо, написанное рукой близкого тебе человека, которого уже нет на свете, — короткий и резкий укол в сердце. И пронзительное ощущение вины за все его обиды на тебя, за собственное невнимание к нему, за то, что ничего уже не поправить…